Н. Берберова

Нина Берберова была ярким представителем этого своеобразного интеллектуального анклава России на западе. Ее главные книги “Курсив мой”, “Железная женщина”, “Люди и ложи” сегодня продаются по самым высоким ценам и не залеживаются в магазинах. Это пусть рыночный, но объективный показатель востребованности имени и качества книг. Собственно говоря, из первой эмиграции сегодня помнят три главных женских имени: Марина Цветаева, Зинаида Гиппиус и Нина Берберова. Говорят, любой человек и события интересны большинству современников не более ста лет. Нине Берберовой уже сто. Еще не поздно вспомнить этого незаурядного человека.
По поводу ее столетия в Петербурге состоялась конференция, выставка и премьера спектакля в театре Ленсовета по пьесе Берберовой “Маленькая девочка”.
Нина Берберова умерла почти десять лет назад в Принстоне (США). Еще год в окнах ее дома, согласно последней воле, горел свет. Что она хотела сказать этим поступком? Может быть, просто, свет – чтобы помнили. Или в этом более глубокий смысл? Ведь Берберова была очень не простым человеком. Говорят, что она - “железная женщина”, - не меньше, чем Мура Будберг, героиня ее книги. Но до света в окошке Нина Берберова прожила 92 года. Почти век. Жизнь придала ей ускорение, и она много успела.

Старт

“Я родилась в Петербурге на Морской улице. … Но больше всего воспоминаний у меня связано с домом шесть по улице Жуковского – третий дом по левой руке, если идти от Литейного к Пескам. И училась я в гимназии Михельсон на Владимирском проспекте дом пять.”
Нина Берберова рано начала писать стихи, мечтала их опубликовать и стремилась попасть в общество поэтов. Она преклонялась пред поэзией Блока и оказалась первой, кто пришел поклониться ему в день смерти. Много позже она написала книгу, посвященную его жизни. Послереволюционная жизнь в Петербурге, судя по мемуарам современников, была полной фантасмагорией. Творческая интеллигенция, чтобы физически выжить, сбилась в единый отряд и жила в общежитиях Дом Литераторов и Дом Искусств. Нина Берберова пришла в Дом Искусств на Мойку, 56, чтобы вступить в Союз поэтов, председателем которого был Николай Гумилев. Он же руководил студией молодых поэтов “Звучащая раковина”. Юная Берберова, не смотря на голодное время, сверкала красотой. (Даже в конце жизни Андрей Вознесенский назвал ее женщиной “пантерной красоты”). Не мудрено, что мэтр российской поэзии Гумилев тут же “положил на нее глаз”. Он моментально принял ее в объединение поэтов и стал давать ей индивидуальные уроки во время многочасовых прогулок по Петербургу.
Там нимфы – куда бельведерам.
Сад летний. Снегов овал.
Откинутый локоть Берберовой.
Был Гумилев офицером.
Он справа за локоть брал.
(А. Вознесенский)
Нина Берберова была последним нормальным человеком, с которым общался Гумилев. Его арестовали ночью, когда он вернулся после прогулки с ней. Как известно, Николай Гумилев был расстрелян в составе заговорщиков, известных как группа Таганцева.
В Доме Литераторов Нина Берберова познакомилась со многими отечественными писателями, артистами, философами. О многих из них написано в ее мемуарном романе “Курсив мой”. Но главной встречей стал Владислав Ходасевич. Именно с ним она связала свою судьбу на несколько десятилетий.
“Ходасевич был совершенно другой породы, даже его русский язык был иным. Кормилица Елена Кузьмина недаром выкормила этого полуполяка. С первой минуты он производил впечатление человека нашего времени, отчасти даже раненного нашим временем. И, может быть, насмерть. … Фигура Ходасевича появилась передо мной на фоне всего этого, как бы целиком вписанная в холод и мрак грядущих дней...»
Берберова и Ходасевич поженились и в 1922 году эмигрировали из России.

Эмиграция

Сначала был Берлин. Именно здесь началась формироваться русская эмиграция, и Берберова встретила петербургских и новых знакомых. Здесь было Андрей Белый, молодой Набоков, Эренбург, Цветаева, Шкловский и многие другие. Но Ходасевич был близко знаком с Горьким, и молодая семья вскоре переезжает к нему, сначала в Хернгсдорф в Германии, затем в Соренто в Италии. Жить под крышей Горького в эмиграции было гораздо проще. Его книги печатали на западе, и деньги, пусть не большие, для содержания своего “двора”, имелись. Такое тесное общение с полупролетарским, а затем с откровенно пролетарским писателем, другом Ленина и Троцкого, ставит под сомнение ненависть Берберовой к большевикам и новой российской власти, которые она постулирует в своих книгах и статьях. Глядя с определенного исторического расстояния, мы можем говорить, как теперь принято, о двойных стандартах. Конечно, голод – не тетка, но представить рядом с Горьким Мережковского и Гиппиус, к примеру, абсолютно невозможно. Конечно, “не судите – и не судимы будете”. Но Нина Берберова всегда судила ближних и дальних, и судила довольно резко.
Именно в доме Горького Берберова познакомилась с баронессой Будберг, которая стала героиней ее будущего романа “Железная женщина”. Видимо, Нина Берберова кое-чему научилась у “железной женщины”. Во всяком случае, наблюдала ее очень пристально и описывала без смягчающих формулировок. “Мы все были обмануты Мурой. Она лгала, конечно, не как обыкновенная мифоманка или полоумная дурочка. Она лгала обдуманно, умно, в высшем свете Лондона ее считали умнейшей женщиной своего времени. Но ничего не давалось ей само, без усилий, благодаря слепой удаче. Чтобы выжить, ей надо было быть зоркой, ловкой, смелой, и с самого начала окружить себя легендой». Мура Будберг выжила в Советской России во многом благодаря Горькому. Еще в Петрограде она осталась жить в его квартире на Кронверском проспекте, стала близка с ним и пользовалась его покровительством в эмиграции более десяти лет. Берберова прослеживает все извивы ее биографии очень подробно и придирчиво.
Вполне нелицеприятно выглядят под ее пером и собратья по французской эмиграции. Например, жену Бунина она характеризует как “исключительно неумная женщина”. Да и самого Бунина не очень жалует. “Характер у него был тяжелый, домашний деспотизм он переносил и в литературу. Он был груб с женой, бессловесной и очень глупой (не средне глупой, но исключительно глупой) женщиной. Он был груб со знакомыми и незнакомыми, и ему нравилось вдруг после грубости отвесить старинный поклон…. Трудно общаться с человеком, когда слишком есть много запрещенных тем, которых нельзя касаться. С Буниным нельзя было говорить о символистах, о его собственных стихах, о русской политике, о смерти, о современном искусстве, о романах Набокова…” (“Курсив мой”)
В парижскую эмиграцию Берберова и Ходасевич влились в 1925 году. Жили они так же тяжело, как и остальная русская эмиграция. Но все же на существование зарабатывали литературным трудом, хотя начинала Нина Берберова в роли машинистки. Постепенно стала писать сама. Вплоть до Второй мировой войны она печаталась во всех эмигрантских изданиях. Три ее романа и пять повестей были опубликованы в журнале “Современные записки”, цикл рассказов “Биянкурские праздники” – в ежедневной парижской газете “Последние новости”. С этой газетой она сотрудничала пятнадцать лет, включая военные годы. Здесь она публиковала статьи, в которых приветствовала наступление немецких войск на СССР. Она полагала, что победа и власть немцев будет все же лучше для России, чем советская власть. Эту крайнюю позицию ей многие не прощали тогда, да и сейчас ставят в вину. Но она говорила: “Иметь врагов полезно, полирует кровь”. Врагов и недоброжелателей у нее было достаточно. Менее всего ей хотелось быть “халвой с сахаром”. Ирония и язвительность были не только формой защиты от жизненных трудностей, но атакующим оружием.
Владислав Ходасевч умер в 1939 году. И формально Берберова стала свободной, хотя расстались они еще раньше.
Знакомство с Александром Керенским и Александром Коноваловым позволило ей кое-что узнать о роли русских масонов в судьбе революции в России. В дальнейшем Берберова тщательно исследовала эту тему и написала книгу "Люди и ложи", имевшую большой успех.
Но добывать информацию было крайне трудно. Архив русского массонства хранила Екатерина Кускова.В нем был ответ на вопрос, почему летом 1917 года Временное правительство не заключило сепаратного мира с Германией? Оказалось, что ответ на него надо искать в факте приезда в Петербург в июле французского министра Альберта Тома, которому якобы было дано обещание "не бросать Францию". Эта клятва связывала русских и французских министров как масонов Эта клятва ордена не была нарушена. А ведь сепаратный мир мог спасти завоевания февральскую революцию.
В заслугу Нине Берберовой ставят открытие и продвижение Владимира Набокова. Она и сама так считала, потому что действительно оценила писателя одна из первых. В 1929 году в “Современных записках” появились первые главы “Защиты Лужина”, и Берберова пишет в своих воспоминаниях: “Я села читать эти главы, прочла два раза. Огромный, зрелый, сложный современный писатель был передо мной, огромный русский писатель, как Феникс, родился из огня и пепла революции и изгнания. Наше существование отныне получало смысл. Все мое поколение было оправдано”.
Открыв для себя Набокова и оценив силу его дарования, Нина Берберова пристально следила за всеми его книгами и написала много литературных статей, ему посвященных.
“Я хорошо узнала его в тридцатых годах, когда он изредка стал наезжать из Берлина в Париж. Я постепенно привыкла к его манере (не приобретенной в США, но бывшей всегда) не узнавать знакомых, обращаться после многих лет знакомства к Ивану Ивановичу, как к Ивану Петровичу, называть Нину Николаевну – Ниной Александровной, книгу стихов “На западе” назвать публично “На заднице”, смывать с лица земли призрением когда-то милого человека, насмехаться над расположенным к нему человеком печатно (как в рецензии на “Пещеру” Алданова), взять все, что можно у знаменитого автора и потом сказать, что он никогда не читал его. Я все это знаю теперь, но я говорю не о нем, я говорю о его книгах. Я стою “на пыльном перекрестке” и смотрю на “его царский поезд” с благодарностью и с сознанием, что мое поколение (а значит, и я сама) будем жить в нем, не пропало, не растворилось между Биянкурским кладбищем, Шанхаем, Нью-Йорком, Прагой. Мы все, всей нашей тяжестью, удачники (если таковые есть) и неудачники (целая дюжина), висим на нем. Жив Набоков, значит, жива и я!”
В 1950 году Нина Берберова переехала в США. Там она интенсивно работала как поэт, прозаик, преподаватель – сначала в Йельском, затем в Принстонском унивеситете.
…Вы выбрали пристань в
Принстоне,
но что замерло, как снег,
в откинутом жесте гипсовом,
мисс Серебряный век?..
(Андрей Вознесенский)

Возвращение

Н. Берберова 80-е годы

Нина Берберова приехала на родину впервые в 1989 году, она не была здесь почти семьдесят лет. Она отказалась от посещения мемориальных мест, связанных с ее молодостью. “Меня интересуют люди, а не кладбища”, - заявила она. После поездки по городу в автомобиле отметила: “Исчезла культура парадных подъездов”. Выступила в Доме писателей, побывала в гостях у Никиты Толстого, которого знала еще маленьким мальчиком в эмигрантском Берлине. И вернулась в Принстон. Какие мысли по поводу посещения Россия были в ее голове на самом деле, никому доподлинно не известно. До света в окошке оставалось еще несколько лет.
Настоящее возвращение Нины Берберовой в Россию состоялось позже, когда массовыми тиражами стали издавать ее книги: “Чайковский”, “Неизвестная Берберова”, “Люди и ложи”, “Курсив мой”, “Железная женщина”. Их читают люди разных поколений, значит Нина Берберова состоялась, как писатель.